Зимние шаги. Мараевский ручей.

Малый ручей, всегда так радующий сердце! Тихо и незаметно несешь ты свои воды по лощинке, совсем рядом с поселком, но так хорошо, так отрадно быть рядом с тобой, так приятен путь к тебе.
Сразу же, как только приходишь к ручью из-под нависших еловых лап, попадаешь в небольшое Берендеево царство. Берендей, тот, кто живет в Лесу... И загадочен он, и волшебен, как Лес, и огромен и бескраен, и мудр, как Земля и родной, как вещяя вода. Так вот с детства и осталось, ощущение Берендея, и образ как сквозь туман зыбкий, но несущий любовь и силу. Царь Берендей любит ручьи, и небольшие речки, и лесные болотца.
Заснеженной тропкой, серыми заборами, хранящими тишь, выходишь к долинке ручья. Тишь, преддверье тишины.
Тут и родник, с домиком и ведром, и тихая заводь с покосившейся лесенкой и дряхлыми мостками. Медленно ступает Берендей в своих мягких снежных онучах, не оставляя следов в пушистом мареве снега. Он проходит сквозь травы луга. Он осторожно спускается по шатким деревянным ступенькам, приходит к пустой белой заводи. Над ним клубятся прутья хмеля. Тайна вечной жизни поднимается морозным, тягучим туманом в обрамляющих пруд ивах.
Чур, покой. Чур, тишина. И вдруг глянет Берендей, заметишь лик его на стволе дерева у самой воды. Здесь, у заводи, дом Берендея, ручей - его вотчина. Зимой дом украшен крупными кристаллами снега и льда. К чему прикоснется Берендей, все светится теплым светом, его лесной улыбкой. Он улыбнется кусочком зимней зари, спрячет в бороду полосы подзолоченного света. И опять неясно, туманно, где-то с близких облаков слетают и роятся снежные пчелы. Как будто, кто-то идет к роднику, слышен звон ведра, но пустынна снежная дорожка и не тронуто лежит снежное одеяло. Это Вечность приходила за водой, гляделась в зеркало ледяной родниковой воды, прихваченной искорками стужи.

Ручей замерз. Странно входить человеку в этот мир, странно и неловко тревожить тишину. Она живая и пластичная, подобная замерзающей воде. Едва слышен шорох замершего снега; он рассыпан крупными иголочками и звездочками снежинок - мороз. Снег меняет тишину ручья. Засыпанные, укрытые им деревья, кусты и травы успокаиваются и преображаются. Эти снежные картины, полные волшебства, живут сами, но под ними дремлют, засыпают деревья и в засохших травах оживает свет.

Кажется, они лишены силы зимой, но в это время сила в них другая. Тепло летнего Солнца, мир и успокоение, которое передается через сухие стебли, цветы и плоды, необыкновенная ясность и чистота, которую придает им легший на них снег.
Все время что-нибудь происходит.
Мышка-полевка перебегает из норки в норку, оставив дорожку малюток-следов. Слышны крохотные звуки; с веток срываются комочки снега, сыплются снежной пылью. Точки снежинок долго летают в морозном воздухе. Это дыхание Берендея. Чуть заметные движения воздуха, колыхание веток, порхание зимних птиц. Птиц привлекают заросли ручья; здесь можно укрыться и найти пропитание. Щедрая осень оставила ежики репейника, семена зонтиков, плодики дикого шиповника, померзшие ягоды рябины и калины. Как только замирают шаги, становятся частью тишины, появляются птицы. Большая сойка летает и долго сидит на ветвях, она подобна розовой зимней заре; яркий снегирь оживляет снежный куст, на котором остались вкусные семена…

Тиль-тон. Снегирь быстр, сойка замерла на дальнем дереве. Издали она кажется огромной взъерошенной кочкой. Но стоит отвести взгляд - и где же птица?
Где-то слегка шуршит промерзший лист, оставшийся еще на дубах с осени, где-то лопается кора на пнях и старых деревьях. Не так то просто снова отыскать взглядом сойку, скрывшуюся в ярких мерзлых листьях.
Белым, волнистым склоном спускаюсь к излучине ручья. Здесь тоже ходил, ступал Берендей, оставляя разводья и тихонько касаясь заснеженных берегов. Совсем тихо и все замерло, как кажется, в одном бесконечном движении.

Я вижу старый красавец-дуб, засыпанный снегом, на морозе золотятся у самой вершины стылые мощные ветви. Пни в мохнатых шапочках пригрелись на пригорке у самого ручья.

Они похожи на разных диковинных животных, зверей и птиц, бредущих по лесу.

Снег падал и укрыл их, придав завораживающие очертания и форму; снег падал и укрыл крупные шарики репейника и от того они похожи на крупные белые гроздья рябины. Репейник смеется, потому что подходишь ближе и видишь заснеженных ежиков, с крохотными, как будто шерстяными, иголочками. Почему-то их хочется взять в ладонь и не отпускать.

Снег укрыл и ручей. Под белыми чуть слышны тоненькие колокольчики; где-то не спеша, подо льдом, пробирается и ласково бормочет водица.
Тинь-тон. Ручей не спит.

Есть местечки, где он уходит глубоко под лед, в других местах вода подмывает наледь бережка тонкий, забережный лед крошится и рождаются пещерки;

Стужа снова связывает воду, застывают, затягиваются крупными кристаллами водяные оконца. Пока они еще блестят на Солнышке новым, выпуклым узором, но к вечеру нападает с веток снег и занесет их легкая поземка. Зеленоватая вода находит себе снова другой путь, растапливая лед и меняя его цвет, мороз гасит звуки в снегу и стуже.

Еще день, но зимой это похоже на предвечерний час. Тает свет, постепенно растворяется в тенях зарослей. Можно еще выйти на залитые солнцем откосы, в блеск и волнение снежных трав. Так постепенно и уходишь от ручья, оставляя за спиной мягкое и родное. Лают поселковые собаки, далеко, но только они и приходят к ручью, оставляя в белых затонах цепочки следов. Собаки и ручей прекрасно понимают друг друга. Когда-то ручей любили дети, они знали каждый изгиб русла, каждый плес, летом ловили особых, черных пескарей и смешных вьюнов, зимой строили снежные пещеры, прятались в сугробах и катались со склонов. Кто придет сейчас к ручью, в это волшебное место? Запоздалый охотник, случайный прохожий или те, у кого до сих пор в сердце добро этих мест?