Старая машинка бабушки моей Шумно по старинке шьёт сто лет. На ней Были сшиты платья с рюшами и в пол Барыням «на вате», землю мёл подол. Платья для невесты шились для девиц, Помнит «Зингер» много восхищённых лиц. Из парчи наряды, шёлка, много раз Бабушка строчила - лишь бы был заказ. «Революцьонеркам» платья ни к чему, «Быстро на работу! А не то в тюрьму!»… На машинке ночью бабушка тайком Шьёт наряды «дамам», носит их в райком. «Зингер» помнит ткани - ситец и сатин, Стачивал он даже кожу, дерматин, Сотни гимнастёрок помнит под иглой, Слёзы и страданья, мин ужасный вой. В дни Победы нашей ликовал народ, Платья, сарафаны «Зингер» шьёт и шьёт. Но глаза не видят, сводит кисти рук… Бабушка с машинкой разлучились вдруг. Маму научила бабушка шитью, Обшивала мама нашу всю семью, А теперь наш «Зингер» внучке другом стал, Трудится, как прежде, хоть слегка устал… Швейная машинка бабушки моей… Нет её надёжней, нет её родней! Вера Аношина
Шумно по старинке шьёт сто лет. На ней
Были сшиты платья с рюшами и в пол
Барыням «на вате», землю мёл подол.
Платья для невесты шились для девиц,
Помнит «Зингер» много восхищённых лиц.
Из парчи наряды, шёлка, много раз
Бабушка строчила - лишь бы был заказ.
«Революцьонеркам» платья ни к чему,
«Быстро на работу! А не то в тюрьму!»…
На машинке ночью бабушка тайком
Шьёт наряды «дамам», носит их в райком.
«Зингер» помнит ткани - ситец и сатин,
Стачивал он даже кожу, дерматин,
Сотни гимнастёрок помнит под иглой,
Слёзы и страданья, мин ужасный вой.
В дни Победы нашей ликовал народ,
Платья, сарафаны «Зингер» шьёт и шьёт.
Но глаза не видят, сводит кисти рук…
Бабушка с машинкой разлучились вдруг.
Маму научила бабушка шитью,
Обшивала мама нашу всю семью,
А теперь наш «Зингер» внучке другом стал,
Трудится, как прежде, хоть слегка устал…
Швейная машинка бабушки моей…
Нет её надёжней, нет её родней!
Вера Аношина