Ари Шер. Мушка. Рассказ

За черные кудри, миниатюрность и огромные, выпуклые глаза её звали Мухой или Мушкой. Окончив в 1991-м году институт, будучи двадцати двух лет, она выкладывалась на работе, стремясь сделать карьеру. Начальство её ценило, коллеги с ней ладили, но всерьёз не принимали, несмотря на то, что она была очень талантливой, считали глупой и говорили: «Маленькая собачка до старости щенок». И верно, тощая, легкомысленная и смешливая Мушка, обожающая сумочки, обувь, шляпки и бижутерию, лет до пятидесяти смотрелась девочкой. Деньги почти не держались у неё, Мушка транжирила их на развлечения, вкусную еду, выпивку, одежду, подарки родителям и друзьям. Купила даже, однажды, дом в деревне, чтобы отдыхать там летом. После работы она бежала развлекаться, чтобы взять от жизни всё. За всю жизнь она не выпила столько алкоголя, сколько в «лихих 90-х». В тот, сложный для многих, период она имела почти всё. Её родителям не было 50-ти, они хорошо зарабатывали, освоив компьютер и вписавшись в новые реалии. Жили они в хорошей квартире, в тихом районе, а у Мушки была интересная работа, здоровье и привлекательность. Она наслаждалась молодостью, радовалась жизни. Вот, только с мужчинами ей не везло. Первый оказался хамом и скрягой, и вёл себя так, что она вскоре от него сбежала. Второй, с коим она лишилась-таки невинности, оказался женатым, а третий - предателем. С ним она жила лет 6-ть и до 29-ти лет ждала, когда её позовут замуж. Но вместо этого он ей сказал: «Ты - еврейка, а я - убеждённый юдофоб. Женюсь только на русской…», что вскоре и осуществил. Семья Мушки была из дворян, а за немецкую фамилию и чёрные кудри её ошибочно принимали за еврейку, что та не оспаривала, по примеру короля Дании, который в 1940-м году, выполняя приказ фашистов, пришил жёлтую звезду Давида и к своей одежде тоже. Да, первыми, кто это сделал, были король и королева Дании. Вот бы нам, в России, такую культуру! Впрочем, не все у нас некультурные, дремучие люди, с бытовым антисемитизмом, а убеждённых антисемитов и того меньше. Просто Мушке фатально не везло в отношениях. Ей всё время попадались не те.
Этот, последний разрыв был сокрушительным, как удар под дых. Рассудок её помутился, и, как на грех, ей попалась на глаза опасная бритва деда, и она вскрыла себе вены. Но мать, словно почувствовав, пришла домой на два часа раньше, и девушку спасли. Мушка попала в психиатрическую больницу. Диагноз был, почему-то, «шизофрения». Она была здорова, хотя и было у неё свойство - быть невидимой, что заметили ещё на работе. Дамы сплетничали, секретничали, уверенные в том, что одни, а она сидела рядом. Впрочем, они могли не волноваться. К разговорам Мушка не прислушивалась, а что слышала, никогда не повторяла. Мушка умела прятаться и на улице, сливаясь с толпой и пейзажем. Даже тогда, когда люди знали о том, что Мушка здесь, забывали о ней, им казалось, что никого нет. Такая странная особенность. В это время Мушка действительно «выключалась», глубоко уйдя в себя. Она и физически любила ото всех спрятаться, например, в своём сельском доме. В психиатрической больнице, на задворках, где забор примыкал к другой больнице, и виднелся морг, Мушка пряталась и грустила, сидя на лавке, где порой курили медбратья да санитары. И вот, там она, на беду, познакомилась с человеком, вскоре ставшим её мужем. Было тринадцатое число и то ли понедельник, то ли пятница. Как и многие, Мушка боялась числа «13», а для него это число было счастливым. Он лечил там причинную депрессию после развода. На первый взгляд он был вполне «правильный», правда, одноглазый, слегка ленивый, мало зарабатывающий да иногда перебирающий с алкоголем. Мушке к тому времени исполнилось 30 лет, и она согласилась выйти за него. Работы у неё уже не было, так как, узнав о том, что она в психушке с шизофренией, её уволили из фирмы, и это стало для неё ударом ещё посильнее предыдущего. Будучи ещё совершенно больным человеком, в сильнейшей депрессии, никаких чувств не питающая к жениху, Мушка готовилась к замужеству, как к месту, куда надо было «пристроиться» чтобы «выжить» (глагол 90-х), не зная о том, что её свадьба висела на волоске. Друзья, и родня жениха были против того, чтобы он женился на «шизичке», особенно неистовствовала по этому поводу его мать, до последнего убеждая сына отказаться от необдуманного шага, но тот никого не слушал. Впервые в жизни он очень сильно полюбил, как нервный подросток, аж до самозабвения. Он, прямо-таки, заболел Мушкой, только о ней и думая. Муж нежно любил свою «дюймовочку», называя её «Мушей», а она звала его «Пушей».
Мушке казалось, что она нашла интеллигентного, безобидного парня с бородкой, голубыми глазами (точнее, глазом, так как другой был стеклянным) под очками. Опрятного, скромного, доброго, заботливого, явно, любящего. В интимной жизни с ним было не противно, можно было получать удовольствие, а то, что он любил выпить, поначалу в глаза не бросалось. Ну, иногда переборщит с выпивкой… и Мушка согласилась с ним расписаться, что они сделали тайком, чем обидели и возмутили Пушиных родственников. Поэтому, когда Пуша привёз молодую жену в квартиру, где жил с матерью, та устроила настоящий спектакль. И Мушка поняла, что в квартиру её, попросту, не пускают, и уже собиралась, было, разворачиваться и уходить. Лишь заторможенность не давала ей сразу этого и сделать. Свекровь стояла перед дверью в узком проходе, заполняя собой прихожую и несла какой-то бред: «Ах, у нас не убрано! Кошмар! Ах, давление, ах, сердце!» И если бы Пуша на неё не прикрикнул, она так бы не отошла от двери и нежеланную невестку в квартиру так бы и не впустила. На этом издевательства не закончились. У Мушки не было ключей, и она не могла свободно входить в квартиру и выходить. И так продолжалось довольно долго. Накупит продуктов в магазине и трезвонит в дверь полчаса, до тех пор, пока её дражайшей свекрови не надоест изводить человека, изображая мнимую глухоту. У неё была очень удобная «глухота»: когда человеку очень важно было до неё докричаться, она не слышала ничего, но умудрялась расслышать то, о чём молодожёны шепчутся в комнате.
Молодые несколько раз пытались пожить у Мушкиных родителей, но там был отец, а два самца на одной территории… Родители Мушки тогда работали, и рано уходили на работу, как и Пуша, поэтому начинались конфликты из-за туалета, ванной… мама жаловалась Муше: «Иду на кухню, вижу в туалете свет горит – выключаю. Оттуда голос: «Ольга Петровна, я читаю…» Это же надо! Он утром, когда все торопятся на работу, сидит в туалете и читает! А после него без противогаза туда и не войти! Скажи ему, чтобы сжигал бумажку! И пусть прекратит расхаживать по квартире в одних трусах! Что это? Мне, например, неприятно смотреть на это голое пузо огромное!» А Пуша жаловался Муше на её отца: «На всю квартиру слышно, как он ест! Хрюкает на весь дом! Радио даже заглушает…» И, конечно же, долго выносить жизнь в чужой квартире избалованный Пуша не смог. Менять привычки ради Мушкиных родителей он не собирался, а хотел жить, как ему удобно. В результате, вскоре они вернулись обратно, к матери Пуши, вредной свекрови. И теперь ходить по струночке предстояло Мушке. Она, правда, втихую утащила у мужа ключи и сделала себе с них дубликаты аж в трёх экземплярах. Когда свекровь заметила то, что «шизичка» спокойно «проникает» в квартиру, напустилась на сына: «Ты что, болван, совсем ополоумел?! На кой чёрт сделал ей ключи?!» От неожиданности Пуша подло «заложил» возлюбленную: «Я ничего не делал! Она сама!», на что мать страшно рассвирепела.
В остальном, Муша предпочитала вести себя тихо, изучив сразу же все повадки свекрови, чтобы лишний раз не пересекаться с ней в местах общего пользования. Не мешаться маме мужа стало для неё навязчивой идеей, и она достигла виртуозности в этом искусстве. Пришлось приспособиться ради мира в семье, и неглупая женщина, не зря она – профессор, это оценила. У неё было полное ощущение того, что она в квартире совершенно одна или с сыном. Она напрочь забывала о том, что Мушка дома. А та старалась угождать изо всех сил, только чтобы в воздухе не было этой удушающей атмосферы конфликта.
Первые 12 лет они прожили не плохо, что называется, для себя. Предохранялись по категорическому требованию Мушки, вопреки здравому смыслу, откладывавшей зачатье на годик, на два, на пять… ей было не очень понятно, как в такой тесноте жить с ребёнком, когда она сама явно здесь лишняя, несмотря на все её ухищрения притворяться таракашкой или соринкой под плинтусом. Да и Пуша оказался совсем не таким уж милым и добрым, каким на первый взгляд, казался.
Прожив с ним почти 10-ть лет, Мушка увидела то, что человек он крайне обидчивый, бешено ревнивый и, довольно сильно травмированный, начиная с армии, где из-за козла-командира, запретившего им в 35-градусный мороз опускать «уши» у шапок, несколько парней лишились ушей. Первые две недели в армии бедный домашний мальчик Пуша ни разу не сходил там по большому от стресса, а под конец службы ещё и потерял глаз. Он учился на историческом факультете МГУ, когда девушка залетела от него на студенческой пьянке, и ему пришлось на ней жениться. В 1991-м году у них родился сын, Пуша перешёл на вечернее отделение и стал работать связистом. А там грянули перемены в стране. Пуша ушёл с 4-го курса, на всю жизнь остался связистом, хотя мечтал быть либо историком, либо писать исторические романы, и эта обида на всю жизнь «сорвала ему крышу» - он не терпел чужого успеха, страдая от своей нереализованности. А через семь лет он застал жену с любовником. Развёлся сразу, но пережить предательство человека, ради кого отказался от мечты, не смог. Привязчивый Пуша успел полюбить свою семью, жену, сына и поэтому ему было очень плохо, он, проколов сапожным гвоздиком на всех фотографиях жены ей глаза, рыдал и пил. Его мамаша не знала, что делать, пока не пришла к выводу, что если она не хочет потерять сына, то его необходимо серьёзно лечить. Таким образом, бедный Пуша угодил в психушку с депрессией, где и встретил свою Мушку (на её беду). Пил он давно, ещё после вынужденного прекращения учёбы, но пока ещё держался в рамках, не считая мощного запоя после измены жены. Нервы его были ни к чёрту, здоровье пошатнулось из-за лишнего веса, поэтому с возрастом, он стал иногда проявлять раздражительность и, бывало, здорово грубил. Сначала он грубил только матери, потом уже хамил и страшно на неё орал. После перекинулся на супругу. Обиженная и напуганная Мушка начинала горько плакать, отчего муж, не переносящий женских слёз, мучаясь совестью, просил прощения. Бывало, она собирала свои вещи и уходила, хлопнув дверью, а он бежал за ней, каясь, возвращал ей, и они мирились, что стало повторяться всё чаще. Пуша старался контролировать себя, выпивал не часто и делал специальные уколы, после чего долго не пил вообще.
Жизнь Мушки отравляла только свекровь. Находиться с ней в квартире наедине было для Мушки испытанием, и она избегала этого, боясь эту строгую женщину-профессора, которая не считала её достойной парой для сына, и выживала невестку-«психичку». Она постоянно придиралась к бедной Мушке: «Долго говоришь по телефону! С кем это ты?» (И как это при такой глухоте она это услышала?!), «Готовишь-то как плохо, подгорает у тебя, недосаливаешь, да ты совсем не умеешь вести хозяйство! Зачем ты купила эту сметану? Посмотри на срок годности! А хлеб! Зачем такой хлеб? Он же плохой!», «Квартиру запустила, а сидишь, ногти красишь» - придирки так и сыпались на кудрявую головку Мушки. При этом, эта недобрая женщина сына своего не научила себя обслужить. Старые тётки советской формации, так сыновей своих и воспитывают: «Я замучилась, всех кормить, обстирывать да за всеми убирать, так пусть невестка уродуется, как и я!» - так, по мнению Мушки, она должна была рассуждать. К тому же, ковров в квартире навешала, цветы развела, пыльных книг целая стена. Как нарочно, чтоб портить жизнь Муше! При сыне она Мушку не шпыняла, чтобы он, по уши влюблённый, не заступался за супругу и не возникло бы ссоры. Зато в отсутствие Мушки активно настраивала его против неё: «Ей за тридцать, почему она раньше замуж не выходила? Не иначе аферистка или, не дай, Бог, проститутка! Где она до сих пор? Вчера от неё пивом разило!», или «Туфли её лежат в коробке прямо с улицы, в грязи! Разве так делают?! Женщина, называется! На уме одни глупости!» или: «Ты посмотри, косметики у неё сколько! А тряпок-то! Куда ей столько?!», «Вы детей-то заводить собираетесь или так до сорока лет и проболтаетесь, а потом поздно будет!» и так далее. Бывало, обиженная Муша уходила к родителям и жила у них месяцами, пока муж, отдохнув с выпивкой перед телевизором, не проявлял соизволение вернуть её назад. За 12-ть лет брака 45-летний Пуша изрядно растолстел, отрастив огромное пузо, пыхтел от одышки, а лицо его наливалось кровью при каждом лёгком волнении. Мушка всё ещё оставалась размером с подростка и выглядела перепуганной девочкой.
Все эти годы она больше искала работу, чем работала. На работу в аэрофлот и другие транспортные компании, банки, учебные и медицинские заведения её не брали из-за шизофрении. По этой же причине её уволили с первой работы, в 1998-м году. На второй её работе, куда она вышла вскоре после замужества, чтоб не оставаться дома со свекровью, управляющая вышла замуж, родила, и на работу не вернулась, а новый управляющий всех уволил. Со следующей работы её уволили из-за сокращения штатов. На третьей работе начались неприятности, как только она туда устроилась. Клиенты разбились на самолёте, когда был выполнен, но ещё не оплачен заказ. Следующий заказ поехал к клиентам, но в дороге произошла авария, и товар был безнадёжно испорчен. Фирма прогорела. Потом она, устроившись на следующую работу, простыла и взяла больничный лист. Начальница ворчала. Как назло, Муша снова заболела, и на сей раз – была сильная ангина. Начальница была крайне недовольна, дала три дня, а на 4-й велела выйти на работу. Не долечившуюся, слабую Мушку сразу завалили работой и оставляли на сверхурочные, и она вскоре заболела тяжелейшим гриппом, с температурой 40, начальница орала в трубку, чтобы та немедленно выходила, а когда она отказалась, уволила её. Пришлось снова искать работу, а потом, найдя, стараться на ней удержаться, несмотря на то, что дома лютовали муж да свекровь, и Мушка, в основном зарабатывала переводами, коррекцией текстов, сидя для этого в районной библиотеке, чтобы не находиться дома со свекровью. У Мушки была хорошая речь. Она не путала: «одеть» и «надеть», говорила: «опёнки», «сей день», а не «сегодняшний», понимала то, что «Страсти по… (Матфею, например) это Евангелие страстей Христовых, написанное Матфеем или Лукой, и др., и не могут быть «по Чапаю», а если «по Андрею», то в том смысле, что тот писал цикл икон страстей, но не зря название фильма сменили на «Андрей Рублёв». Впрочем, мы ушли куда-то в сторону. Мушка стала фрилансером, но сидела с ноутбуком в родительской квартире, в библиотеках да кафе по упомянутой причине.
Но вот, тяжело заболела свекровь, и бедная Мушка вынуждена была ухаживать за ней, ежедневно, пока ту не отправили в хоспис. Худенькая, как ребенок, она еле ворочала крупную даму, для гигиенических процедур, что изрядно вымотало её, и, время от времени, она нанимала для этих целей таджичку. Ни слова благодарности она не услышала, не говоря уж о букетике цветов или конфетах! Пуше даже не пришло такое в голову. Он считал жену обязанной этим заниматься.
И вот, Муше и Пуше перевалило за сорок, и они, наконец, созрели до зачатия ребёнка. Говоря точнее, Мушке нужна была веская отмазка от ухода за свекровью, и она добилась того, что как только она зачала, ту отправили в хоспис. И вот, в 43 года Мушка благополучно родила чудесную девочку, ставшую самой большой и единственной радостью в её жизни.
Муж первые два года от рождения ребёнка вёл себя образцово. Жена даже закрыла глаза на то, что он не подарил ни духов, ни колечка. Зато он купил ребёнку приданое - кроватку, конвертик и всё, что нужно, а любимой Муше - большой букет. Пока та кормила малышку, её баловали, чтобы не пропало молоко. Муж, не довольный тем, что в подростковой груди супруги мало молока, приносил ей завтрак в постель, покупал то, что она просила, и на полгода молока хватило. То незабываемое время, пока малышка ещё лежала в коляске, было самым счастливым в её жизни. Дочка была хорошенькой, но очень маленькой, с круглыми тёмными глазами, с большими ушками и серым пушком на голове, поэтому её прозвали Мышкой.
И вот, в хосписе умерла, совсем забытая за хлопотами, свекровь, и психика Пуши, не успевшего с ней проститься, не выдержала. Рассудок-то его повредился ещё раньше, когда ребёнок родился. Он с ума сходил по ребёнку, прыгал вокруг своих «девчонок». А после смерти любимой матери его состояние ухудшилось.
Когда свекровь, «наконец-таки», умерла, Мушка, сама с собой выражала радость из-за того, что освобождена от тяжелейшего человека, который доставлял немалый дискомфорт. Первым делом, Муша избавилась от ненавистных ковров-пылесборников и всяких фолиантов с непонятным содержанием, сувениров с полок, а также, диван и кресло - бегемоты, сжирающие пространство, да прочий хлам тут же были отправлены на помойку. Она мотивировала это тем, что ребёнку это могло навредить. Растения с окон тоже вскоре исчезли. Мушке не нужны были вещи, отнимающие у неё драгоценные минуты и, пусть даже секунды жизни. Она любовно навела уют в квартире, повесив новые лёгкие занавески вместо пыльных плюшевых гардин свекрови. Квартира после ремонта стала светлой и просторной, что муж, конечно, одобрил. Он ещё больше любил жену после рождения ребёнка, хотя ждал сына, а не дочь и думал, что кормить она будет дольше. Окна в квартире забрали запирающимися решётками, чтобы не выпала Мышка. У неё был синдром Икара, когда ребёнок думает, что если прыгнет с высоты, то полетит. Мушка радостно впорхнула в обновлённую квартиру, решив, что отныне ей будет вольготно. Был ещё декретный период, и Муша только что устроила Мышку в ясельную группу детского сада, несмотря на ворчание Пуши, бывшего против того, чтобы ребёнка держали в казённом доме. Но Муша его не послушалась, утверждая то, что ребёнку, единственному в семье, необходимо адаптироваться в коллективе, и в два с половиной года бедную Мышку, ещё в подгузниках и с соской, отправили в сад. Пуша днём работал, Мышка была в саду, и Мушка наслаждалась возможностью побыть дома в одиночестве. Она сидела на кровати, вытянув ноги или сложив их по-турецки, подложив подушку под спину, с ноутбуком, и пила чай под бормотание телевизора…
Но характер Пуши, потерявшего мать, продолжил портиться, и он всё чаще жестоко запивал. Когда дочка пошла в ясли, муж стал вести себя хуже, и началась вскоре у Мушки и Мышки "весёлая жизнь". Мушке не хотелось выходить работу, но Пуша на сей раз запил особенно крепко и надолго. Он пропивал все деньги, а супруга, отдавая всё ребёнку, почти голодала. Поесть заходила лишь к родителям, куда водила внучку. Часто, под разными предлогами, жила с дочкой у них, говоря, что ребёнок по ним скучает, и те верили. То, что муж пьёт, она скрывала ото всех, но особенно - от родителей, которых не хотела расстраивать.
Искала работу она долго, так как ей шёл пятый десяток, и хотя в резюме она возраст не писала, его не так легко спрятать, даже если выглядишь идеально. По специальности устроиться она так и не смогла. По-прежнему, она от разу к разу переводила научные статьи и корректировала тексты. На постоянную работу её приняли контролёром контрольно-пропускного пункта в научно-исследовательском институте. Оклад был очень небольшой, но другой работы Мушка найти не смогла. Кризис был в разгаре, устроиться на хорошую работу было трудно, особенно даме, которой под 50-т. Мушка дежурила только в рабочее время. Это было возможно, так как охранников было несколько, и большинству из них нравилось работать именно раз в трое суток.
Теперь служба охраны не такая, как при СССР. Никакие пенсионерки уже не дремлют на посту с вязанием. Крепкий охранник сторожит вход с оружием и рацией, а контролёры-бабы сидят в комнате и глядят в мониторы. А глядеть надо. Однажды в институт хитрым образом, похоже, через дыру в заборе и открытое окно 1-го этажа, проник сумасшедший африканец и заскочил в дамский туалет, где разделся догола и притаился в одной из кабин. Камеры его засекли, охранники вызвали полицейских, те вывели его, голого, с фиолетовым эрегированным пенисом. Но такое – всё же, редкость в столь тихом месте. Обычно, дежурства проходили спокойно. Бабищи, которым нечем заняться, от скуки травят слабых. Им не давал покоя возраст Мушки, вероятно, они были уверены в том, что сами старше не станут и, словно бы соревновались, чья струя ядовитой слюны полетит дальше и точнее в цель. Будь Муша моложе, обижалась бы, но теперь ей было всё равно, и она на них не реагировала. Поэтому, устав говорить колкости, бабы от неё отстали, по-прежнему играли в карты, смотрели сериалы по телевизору, сплетничали, ругались, болтали, курили и без конца пили чай. На Мушку не обращали внимания, как на настоящую муху. Вспоминали о ней, когда им было что-то нужно, например, влажные салфетки, маникюрные ножницы или таблетки от боли в голове. Запасливая Мушка хранила на работе много всего на всякий случай.
Чтоб не остаться голодной, она брала с собой варёной картошки в мундире, ливерной колбасы, варёных яиц, хлеба больше, чем надо, с расчётом на то, что бесцеремонные бабы без спросу влезут в её сумку(!), что бывало. «Молодые ещё. Большинству из них тридцати нет, многого не понимают, а в детстве не воспитали. Ничего, жизнь научит! Покажет им жизнь-то!» - думала Мушка равнодушно и тут же забывала о них, уходя в мысли о дочери, родителях, любимых книгах, кино, театре, где давно не была…
Каждое утро Мушка вела Мышку в детский сад. Они смотрелись так, как будто школьница провожает в садик сестрёнку. Затем она бежала на работу. По дороге с работы - в супермаркет, продукты купить и что-нибудь дочке, побаловать, потом - за ней в садик. Обратно они шли прогулочным шагом до дома дворами среди деревьев. Мышка тоненьким голоском картаво рассказывала том, как прошёл её день. Мушка кормила её булочкой. В пятницу вечером - готовка, стирка, уборка и быстрый привод себя в порядок, а все выходные - так называемая, культурная программа, чтоб развлечь дитя. В любимом клубе «Китайский лётчик Джао Да» она не была уже лет 5-ть, с друзьями виделась редко, каждый раз удивляясь тому, как они постарели, спектакли для взрослых давно не смотрела. Но, всё же, она осталась той же пикантной, вертлявой Мухой, похожей на француженку, и, несмотря на изредка нападающую хандру, до последних событий чувствовала себя счастливой.
Между тем, Пушу раздражало то, что жена не зависит от него финансово, всё ещё слишком хорошенькая и, главное, возмутительно счастлива, а не убитая баба, с обезображенным родами, грузным и рыхлым телом, потухшим взором, какой он мечтал её видеть, несмотря на любовь к ней. Потому что он был страшно ревнив, и ему хотелось, чтобы на его жену никто не смотрел. Он зудел: «Ты слишком старая для коротких юбок, прикройся, стыдно! Ты бабушка уже, а красишься, как шлюха!» Возмущённая его хамством, Мушка отвечала ему коротко: «Ты – урод!» или вообще, не удостаивала его ни словом, ни взглядом, но все её движения выражали глубокое презрение к «этому лузеру». Он стал пить ещё больше, а когда не пил, то был жутко злым и садистски изводил супругу. Придирался к ней по мелочам, как ни старалась та не вызывать у него нареканий, чтоб не слышать грязной брани, он всегда находил, к чему прицепиться и обижал Мушку, в чём потом искренне каялся, говоря: «Что-то я погорячился. Похоже, сошёл с ума. Прости меня, пожалуйста!» Она равнодушно шла на перемирие, воспринимая супруга, как досадную помеху в жизни типа пяточной шпоры, геморроя или соринки в глазу.
И Мушка ушла в свой мирок, где центром была лишь любимая дочка, и поставила между собой и агрессией мужа мысленную стену. Виртуозно научилась лгать, потому что не лгать этому человеку было невозможно. Она знала о том, что он будет орать на неё за то, что куда-то ушла на весь вечер, и придумывала каждый раз, так называемые «телеги». Любимой «телегой» был врач. То стоматолог, то гинеколог, каждый раз какой-нибудь новый. Здоровая Муша, на самом деле боящаяся врачей, выбирала айболитов по списку специализаций докторов. Но когда Мушка засиделась у подруги допоздна, забыв о времени, так как, обычно постоянно трезвонящий, муж в этот раз не подавал признаков жизни, она, несясь домой в такси, судорожно думала о том, какую «прокатить телегу», перед мужем, в отчаянии придумывая одну за другой не убедительные истории. Но какой же была её радость, когда она увидела то, что муж спит, а на столе и в помойном ведре - бутылки. Впервые в жизни она обрадовалась тому, что он мертвецки пьян! Лишь у родителей, она чувствовала себя спокойно и не обращала внимания на ворчание больной матери по поводу её отлучек, вешая на неё Мышку и тут же убегая «на волю».
А Пуша не хотел ни спиваться, ни срываться на жену, но не мог сдержаться от раздражения мучившими его давно геморроидальными болями и после каждой ссоры не знал, куда деваться от стыда и раскаяния. Он очень любил Мушку. Он говорил ей: «Я ругаюсь словами всякими потому что не боюсь и не стесняюсь тебя, так как ты – мой самый близкий человек, и друг, и моя любовь…» и расстраивался из-за того, что довёл любимую жену до того, что, постоянно обиженная на него, она замкнулась в себе и не чувствует того, как сильно он её любит. Да уж… нужно обладать сильным воображением, чтобы после всех его выходок это «почувствовать». Мушка и вообразить себе такого не могла, думая, что они вместе только из-за ребёнка, и каждый раз удивлялась, когда ранним утром он перехватывал её, сонную, идущую в туалет, думавшую потом спать дальше, и, как ни в чём не бывало, заговорщицким тоном говорил ей: «Давай быстренько трахнемся, пока Мышь не проснулась! Пошли скорее трахаться! Сиськи к осмотру!» Она давно уже не смотрела на него во время секса, а закрывала глаза и представляла себе на его месте кого-нибудь другого, не важно, кого, так как, кроме дочки, она никого не любила, после чего быстро кончала.
Пуша был из семьи интеллигентов, прочитал много книг, учился на историческом факультете Университета, в свободное время пытался писать, правда, слегка завидуя тому, что у жены слог гораздо лучше и пишет она легче. На работе-то, где он работал связистом, его уважали. Соседи в доме не замечали проблем с ним, так как он, пьяный, их не беспокоил. Страдали от него только жена и ребёнок.
Ни для кого не секрет то, что алкоголизму подвержены все социальные слои - хирурги, священники, артисты, профессора, кто угодно! И, несмотря на то, что человек не хочет бухать по-чёрному и опускаться, он, всё равно, срывается. Держится, но может подвести, когда на него рассчитываешь. Любой стресс, даже, из-за счастливого события, и он сорвался да запил. А если держится, то нервы у него ни к чёрту. Его заводит с пол оборота любое возражение, пусть даже и справедливое. Разошлись во взглядах на воспитание ребёнка - готово. Орёт, даже материт, последними словами, оскорбляет смертельно, так, что темнеет в глазах... и если кто-то думает, что интеллигенты не сквернословят, то они глубоко ошибаются. Матерятся и хамят почище «слесаря-матроса-ассенизатора»!
Однажды Мушка, расстраивавшаяся из-за морщинок, в автобусной давке, засмотрелась на лицо девицы, завидуя её гладкой коже. Когда вышла из автобуса, обнаружила пропажу кошелька. Дома, вся в слезах, рассказала об этом мужу, но вместо сочувствия тот начал орать, материть, оскорблять её, так как досадовал на то, что она постоянно всё теряет, зевает, и её обворовывают. Мушка в истерике, хлопнув дверью, ушла. Долго бродила по улицам, пока не замёрзла до стука зубов, и пришлось вернуться, так как к родителям идти не хотелось.
Когда Пуша, имея единственный глаз, боялся пописать мимо унитаза, предпочитал писать в раковину, а из экономии воды, почти не смывал, Мушка возмущалась из-за запаха и не только из-за этого, например, из-за грязного пола, луж на столе, за что она получала такой мат, что ей хотелось просто измолотить кулаками этого хама, но не та весовая категория, и уйти к родителям, опять же, не хочется. Она продолжала оберегать их от правды. И всё упиралось именно в это. Она боялась огорчить больных стариков, поэтому терпела, и всё держала в себе. Мать больна, а отец, которому за семьдесят, вынужден вставать в пять часов утра и ездить на работу, что бы семья выживала. А если к родителям нельзя, то куда уйдёшь с малышкой, когда почти 50-т? Есть дом в деревне, но как там найти работу, а школу хорошую для ребёнка? Социальных центров Муша боялась из-за того, что органы опеки могут отнять у неё ребёнка. Мало ли, какие там могли оказаться идиоты! Она не знала, куда уйти, и у кого спросить совета, поэтому искала его в социальных сетях.
«Ты же знала о том, что он выпивает! Зачем тогда надо было связывать с ним жизнь?» - не сказал только ленивый. Люди крайне бестактны. О том, что жить с регулярно выпивающим человеком невыносимо, она, естественно, и сама знала, и вопрос-то был в том, КУДА БЕЖАТЬ? Но вместо дельных советов, люди сочли своим долгом, почему-то, обвинять её: "Типичная жена алкоголика!", «Живёт с алкоголиком и не уходит от него!», не понимая того, что глупо обвинять того, кому изменяют, кого бьют или того, у кого в доме пьют, играют, колются и т.д. Это типичное поведение человека, боящегося того, что с ним может случиться то же самое. Они заговаривают свой собственный страх перед жизнью, сваливая все эти беды на вторую половину того, кто хулиганит. По их логике: в том, что муж пьёт, бьёт, ворует из семьи, изменяет и спускает всё на игровых автоматах, виновата… жена. И никто не хочет понять того, что жена - такая, как все, не лучше и не хуже! Она далеко не всегда уродливая, скучная, тоскливая фригидная тётка, которая пилит мужа, а вполне нормальный человек, но ей просто не повезло, а уйти некуда. Куда, если нет своего жилья? На вокзал? В лес? Одной – вполне может быть. А как это осуществить с детьми?!!! Обычно у всех же дети! Дельных советов не поступило. Да и откуда им взяться… Ситуация-то безвыходная! Разве что, посочувствовали: «Несчастная… хорошо, что хоть ребёнка смогла себе родить… вот ведь житуха-то горькая у бабы!..» Всё было не то и не так. Чаты не помогли.
Мышка пошла в школу. Там выяснилось, что у девочки есть небольшие отклонения в развитии - плохая дикция, низкая способность к письму, чтению и с ней занимался логопед. Каждый вечер, после работы, когда Муша приводила дочку домой из группы продлённого дня, и начинала свой ежевечерний танец на кухне, муж её, давно пришедший с работы, которая находилась в 20-ти минутах от дома, уже принявший грамм двести, лежал в своей комнате перед телевизором и грубо командовал: «Жрать!», и не дай, Бог, помедлить, а, тем более сказать: «Щас!» – сразу градом сыпались оскорбления. Потом: «Чаю!» Денег ей не давал вообще, рассуждая так: «Мне не нужно, чтобы ты работала, а раз хочешь работать, тогда трать на семью!», и она покупала продукты и прочее для семьи только на свои деньги, экономя на себе. Она мечтала скопить деньги на операцию по омоложению лица, но это стоило настолько дорого, что она не накопила даже на пластику верхних век. Работать было тяжело, но, вместо поддержки, муж добивал её бесконечными придирками, грубостью и безобразным матом. Когда Мушка твёрдым голосом говорила ему: «Не смей на меня орать!», он орал ещё громче, приближался к ней вплотную, нарушая её личное пространство, чем провоцировал, на агрессию, махал перед её лицом руками, а когда та отбрасывала от себя его руки, он толкал её, и она падала. И так было каждый раз, когда она выходила на очередную работу, где с трудом адаптировалась к «милым» коллегам и «добрым» начальникам. А когда, усталая, приволакивалась домой, наступал «звёздный час» Пуши. Он с неё «с живой, кожу сдирал», как она выражалась. Издевался над ней изощрённо-садистским способом, будучи, по сути, моральным садистом. Она пряталась от него в их общей с дочерью комнате и выходила на кухню, как на Голгофу, стараясь прокрасться незаметно и делать там всё тихо, подобно кошке, живущей в одной квартире со злой собакой. Стоило громыхнуть чем-нибудь, из комнаты мужа тут же доносилась матерная тирада в её адрес, и обзывал он её «тварью тупой», «говном собачьим», «сукой». Длился этот поток красноречия час, два… чтобы это не слышать, Мушка уходила с кухни, а стоило опять попасть на кухню и обозначить там своё присутствие, всё начиналось снова. Неприятно было стареющему, жирному Пуше с геморроем то, что жена проявляла самостоятельность, а не зависела от него всецело. Работать Муша продолжала, несмотря на то, что ей с этим не везло. После паузы в работе из-за болезни свекрови, за которой пришлось ухаживать Мушке до хосписа, а затем - рождения Мышки, она «охраняла НИИ от голых негров, прыгавших в окна и сидящих в сортире», но и это оказалось ненадолго - она потеряла и эту работу. Не выдерживала прессинга дома от всё больше разбушевавшегося мужа. Он говорил: «Зачем ты ходишь на работу? Я денег не вижу!» Конечно, ведь вся копеечная зарплата, почти целиком уходила на еду для семьи… «Ему что, нужно отдавать в руки деньги, которые я зарабатываю?» - недоумевала Мушка.
Она пробовала не работать, но муж стал требовать от неё того, чтобы после школы она сидела с ребёнком, отказа от группы продлённого дня и дополнительного английского, чего Мушка не могла допустить. Без продлёнки ребёнок бы до ночи со скандалом и истерикой делал уроки, да и без языка никак нельзя. Она категорически отказалась забирать ребёнка из школы днём, и снова пошла, было на работу, но её место уже заняли. И снова начались утомительные поиски. Озверевший муж требовал, чтобы зарплата была не ниже 30-ти тысяч, работа была рядом с домом, а рабочий день до пяти или не позже шести, хотя бы. И где такую службу найдёшь?..
А Пуша, мучимый геморроем, всё больше слетал с катушек. Трезвый он был злым, как собака, кидался на жену по любому поводу и становился всё более грубым и невоздержанным на язык. «Откуда у профессорского сынка столько дерьма на языке?» - думала Муша, и не понимала, за что он на неё так взъелся и за что такое неуважение. При свекрови он выходил курить во двор, а теперь дымит дома, хотя знает, что Муша не переносит табачный дым и для ребёнка это вредно!
Выход Муши на новую работу, которую она нашла через знакомых, ещё больше усугубил ситуацию. Мушке исполнилось 50-т лет, и ей, человеку с высшим образованием и знанием двух языков, предстояло работать в «кабаке». Антикризисное заведение с кухней, где за копейки ты и швец, и жнец, и на дуде игрец. Это называлось «кафе с фабрикой-кухней». Мушка работала на этой фабрике-кухне. Помогая повару, чистила картошку, резала лук, убирала со столов и мыла бесконечную посуду. Заведение было уютным, и его охотно посещали. А для персонала эта работа была ломовой. Молодёжь заставляли работать с восьми часов утра до одиннадцати часов ночи, а то и всю ночь, так как заведение работало круглосуточно. Спали на полу, за баром, а когда приходили посетители, звенел звонок, проведённый к ним под бар от входной двери, и дежурящий вставал, чтобы обслужить клиента-полуночника.
Несмотря на просьбы Мушки не оставлять её на сверхурочные, управляющая, обещав доплатить, сказала, что аврал, нет выхода, работать некому, и все майские праздники Мушка провела на работе с восьми до одиннадцати часов ночи, и Пуша, которому это надоело, начал её гнобить с удвоенной силой. Убитая, приволакивалась Муша домой, но ребёнок был не уложен, грязная посуда громоздилась в раковине, а муж, изрыгая потоки матерщины, орал на неё, измученную, а она молчала, чтоб не добавлять масла в огонь. Чем тише она будет, тем скорее он прекратит крик, под аккомпанемент которого, она мыла посуду, варила картошку, укладывала девочку, очень быстро двигаясь, так как было уже очень поздно. И она была уже не в состоянии терпеть издевательства. Терпела бы, если б супруг был богатым и давал ей деньги! Но он почти жил за её счёт, пропивая большую часть своей маленькой зарплаты. У неё же даже не было угла в комнате, где она могла бы спокойно посидеть, и поэтому она, когда Мышка была дома, жила на кухне. Но там мимо неё постоянно курсировал муж. И если он заставал её с ноутбуком, а не с поварёшкой или тряпкой, то осыпал её оскорблениями, несколько раз покушаясь на её ноутбук, грозя разбить дорогостоящую вещь, нужную Мушке для работы.
Матерился он теперь даже при ребёнке. Всё чаще он стал поднимать на Мушку руку. Когда он ударил её впервые, он просил прощение и сказал: «С предыдущей женой мы постоянно дрались. Но я никогда не думал, что смогу ударить ТЕБЯ! Но ты меня выводишь из себя!», и ударял опять. Пока не больно, но страшно обидно. Платье трещало, когда он, вцепившись в него, валял маленькую женщину по полу...
И вот, впервые в жизни он ударил её больно по лицу за то, что она отшлёпала ребёнка. Мышка капризничала, мать, будучи не железной, в конце концов, сорвалась, но за это тут же огребла. Кровь пошла из носа, она с рыданиями убежала в ванную. Но и в этот раз не ушла. А зря.
Когда у дочки в школе был праздник окончания учёбы, Муша была выходная, но, как назло, подхватила грипп и очень тяжело болела, но идти пришлось, муж не пожалел, несмотря на то, что жена боялась осложнений в связи с болезнью, заставил, так как его не отпустили с работы. Ей было поручено снимать мероприятие на видеокамеру. Но, то ли с камерой что-то случилось, то ли дало о себе знать плохое самочувствие, а в технике она не разбиралась, вот и нажала куда-то не туда. В результате, ничего не снялось, кроме чьих-то ног в течение двух секунд. Дома, где Мушка уже легла в постель с лекарствами на тумбочке и горячим питьём, муж в подпитии, посмотрев содержимое записи, в ярости ворвался к ней и устроил жуткий скандал. Матерная брань гремела, как пулемётная очередь или камнепад в течение всего вечера и до самой ночи. Когда её терпение лопнуло, и она ему что-то ответила, тот вдруг страшно взбесился, рывком выдернул её, больную, с температурой, из постели. Градусник и пузырьки с лекарствами полетели на пол. Он зло наступил на них ногой со словами: «Пошла вон из моей квартиры!» и вышвырнул взашей, раздетую, с насморком, кашлем, а вслед её одежду выбросил из шкафа на лестницу, заперев дверь. Плачущая дочурка осталась в квартире. Мушка стояла на лестнице и плакала от горя и слабости осипшим горлом. В пижаме, домашних тапочках, потная после малины, боясь осложнений после гриппа, проведённого не в постели, а на лестнице, где сквозняк. В квартире остался ребёнок. Испуганная и травмированная девочка, горько плача, звала маму. Испугавшись того, что муж, невменяемый из-за алкоголя, может причинить вред ребенку, Мушка, позвонив в ближайшую дверь, попросила соседа вызвать полицию. Приехали двое полицейских. Один – громадный, как лось. Второй – поменьше. Защищаясь, Пуша щедро обливал грязью свою Мушу, с которой прожил 20 лет. Полицейские, один из которых был в разводе, и явно не на стороне жён, начал читать нотацию еле стоявшей на ногах, Мушке с раскалывающейся головой и лающим кашлем. Грозили органами опеки, учётом и прочими карами. Не желая более участвовать в этом безобразии, она из последних сил покидала в дорожную сумку всё необходимое, телефон, лекарства, ноутбук, любимые игрушки дочки, кое-что из одежды, и вместе с малышкой пошла-таки к своим родителям, так как выхода не было. Она боялась за здоровье и жизнь своего ребёнка. Идти предстояло целый квартал. Горько плача, мать и дочь брели к дому, где жили родители Мушки. Еле несла Мушка тяжеленный баул, кашляя и обливаясь потом.
Она не предполагала того, что в 50-т лет её, за одно неосторожное слово (она даже не помнила, какое), больную, неодетую, безжалостно выбросят на улицу, обложив матом, арестовав почти все их с дочерью вещи, игрушки, книги... Теперь у неё больше не было мужа, больные старики-родители и семилетняя девчушка на руках, да и выздороветь ещё, нужно, без осложнений. Грипп, всё-таки...
До дома родителей они дошли, когда те, слава Богу, спали. В маленькой комнатушке, где выросла Мушка, теперь спал отец, устроивший там себе кабинет и храпел, как трактор. Уложив девочку на оттоманку, Муша отогрелась в горячей ванне, приняла ударную дозу лекарства и легла на диван в кухне.
Её возвращению были не очень-то рады. Мать неё орала: «Какая же дура! Разрушила семью! Наверняка сама и спровоцировала! Знаю тебя, ничего делать не хочешь!» Отцу пришлось освобождать её комнату.
Мушка болела около недели. Управляющий, поворчав о том, что на ней пахать можно, позволил ей полежать. Муж, проспавшись, сообразил, что наделал, звонил, просил прощение, звал назад, плакал, говорил, что «сошёл с ума», что орёт он, на самом деле, не на неё, а на самого себя, и клятвенно обещал сделать укол от алкоголя. Как обычно, после ссор. Но простить ТАКОЕ Мушка была не в состоянии. Она не подходила к телефону, и Пуша беседовал с её родителями. Мать его журила и даже ругала, отец разговаривал спокойно, обещал помочь в лечении геморроя, видя, почему-то именно в нём корень всех зол. Мушка молчала. «Как ему верить, раз, когда он, пьяный, то неизвестно, чего от него ждать. А если он спьяну искалечит, а то и убьет мою девочку!!?..». Плача от обиды, она жалела больше всего о той уютной квартире, чистой, после ремонта, в которую она вложила столько сил!.. С какой любовью она её обживала, наслаждалась в ней уютом и относительным покоем после смерти мучительницы-свекрови! И теперь её, 50-летнюю мать, с высшим образованием, со знанием двух языков, кормившую семью, убиваясь на работе, изведя издевательствами, побили и, в конце концов, выгнали!
Тяжёлая депрессия навалилась на неё. Родители ахали, мечтая помирить поссорившихся супругов, и тогда Мушка отчаянно закричала: «Если я ещё раз услышу от вас об этом, если мне ещё раз кто-нибудь из вас задаст хоть один вопрос в связи с этим, то я выйду из дома и буду идти вперёд до тех пор, пока не упаду замертво! Я всё сказала!» Мушка постоянно плакала, думая: «Что я плохого ему сделала?!», и слёзы капали в мойку, где она в харчевне мыла посуду, повторяя про себя английские и немецкие фразы, чтобы не забывать языки. Кстати, когда в кабачок заходили иностранцы, Мушку сразу звали с кухни переводить.
Мушка и Мышка, переведённая в другую школу, уже два года жили у родителей. Жирный 54-хлетний Пуша остался один, хоть и давно уже вернул жене ключи да, раскаявшись, умоляя простить, звал её назад, говоря ей, что «сам не понимает, как дошёл до такого», клялся и божился, что отныне ни грамма, но та сказала: «Я, как рабыня, ухаживала за твоей мамашей, изводившей меня 12-ть лет, а ты мне за всю нашу жизнь не подарил и флакончика самых дешёвых духов! Ни разу и колечка мне не купил! Да я и не просила! Мне было нужно только, чтобы меня не оскорбляли, но и этого не было! И не уходила я потому, что боялась огорчать родителей, а больше мне некуда было идти! И ударить тебя в ответ я боялась! Вдруг второй глаз нечаянно выбью… и то, что ты со мной сделал, было просто бесчеловечно, никакое алкогольное опьянение не отмазка! Это только усугубляет мерзость случившегося, и я с таким подонком жить никогда не стану! Я для тебя умерла, а ребенка у тебя никогда не было! Запомни это и забудь о нас навсегда!».
Чтобы увидеться с Мышкой, он, «прощупав почву перед собой», созванивался с родителями Мушки, узнавал от них, что да как, и тогда забирал ребёнка из школы и приводил к родителям Мушки, пока та была на работе в своей замечательной харчевне. Теперь она работала там допоздна. И ей там нравилось. Среди молодёжи было весело и беззаботно. А на кухне… это коллективное приготовление еды завораживало своей общностью и сплочённостью. В совместной работе есть какой-то кайф…люди там работали хорошие, на завтрак готовили вкуснейшую пшённую кашу, поэтому заведение пережило трудности периода пандемии.
И все эти два года, если Мушке нужно было идти во вторую смену или она была выходная, то, отведя Мышку в школу, на пару часиков заходила в квартиру мужа, пока он был на работе, и наводила там порядок, потому что ей было жаль квартиру. Потом какое-то время лежала на широкой кровати, под клетчатым пледом, в которой семь лет спала с Мышкой, пила чай перед телевизором. И, в своих фантазиях она далеко уходила от реальности. У неё была полная иллюзия того, что у неё всё хорошо, никто её никогда не обижал, и все её любят, и вот, она «в своей квартире, хозяйка, мать счастливого семейства», и жизнь прекрасна, всё так, как она и мечтала в далёких девяностых.