Сухой спирт

Опубликовано: 3943 дня назад (11 июня 2013)
Рубрика: Без рубрики
Просмотров: 345
Сухой спирт







Костёр труднее всего развести тогда, когда он особенно нужен: в дождь, на ветру.
Бумажка-растопка раскисает, валежник шипит, парит, но не занимается. Сожрав все щепочки, все зазубристые сосновые веточки, огонь умирает.

Чего я только не придумывал.
Нащипывал ножом тончайшие стружки и, сняв кепку, о волосы их тёр: сушил.
Ножом же ямку в дёрне проковыривал – до самого песка, пепельно-серого, сухого, надёжного.
Палец слюнил: откуда ветер?
Шалашиком складывался над ямкой, свешивая с себя брезентовую куртку пологом.
Пусть не с первой спички (это вряд ли, это уж так удачно, что обязательно в чём-то другом следом не повезёт), но растопку прохватывало, и я скармливал ей по былинке, по веточке, по прозрачной щепочке - как больному ребёнку, понемножечку. Чтобы огонь не поперхнулся, чтобы подымался полегоньку, не надрываясь. И в мой шалашик из костей и брезента уже струилось тепло, ещё никому не заметное. И дымок сосновый – молочный, отороченный смоляной копотью – казался сладок, как белый черёмуховый дым.
Спутник присаживался рядом на корточки, смотрел хмуро – и молча, чтобы огонь не спугнуть.
А спутница – если это была спутница – хлопала в ладоши, и кружилась, как маленькая, и тянула руки, и над крепнущим огнём наши пальцы могли встретиться.

Если ты на машине, можно плеснуть бензину. Но тащить бензин в чащу?.. Да и мясо с таких угольев или картошка – извините, воняют.
Тогда люди придумали сухой спирт. В таблетках.
Очень удобно. Хотя иногда синий язычок пламени не успевает просушить сырую кору и влажную болонь и вгрызться в сухую плоть.
Тогда люди придумали жидкость для розжига. Жидкий парафин. В бутылках.
Совсем удобно. Парафин не испаряется, липнет к дровам, сам горит охотно и долго и возбуждает дерево, пока и в нём не проснётся желание.
Тоже из нефти, но пахнет не выхлопом, а свечкой. Негромкий такой запах, церковный.

Я понимаю, что такое цивилизация. Это когда все умеют всё.
Чтобы сделать жизнь легче, она нивелирует мастерство. Тысячу лет назад поэтов было так мало, что до нас дошли если не стихи, то имена. Нынче даже на имена памяти не хватит. Ещё через тысячу лет стихи писать, не исключено, смогут все.

Отдыхали мы у озера. Место знакомое. Но вдруг обнаружилось в этом месте – совсем рядом с горячим душем и музыкой в баре – свежеподточенное дерево над самой водой. И щепу вокруг не успел осалить серый налёт. Значит, бобёр мог трудиться над деревом ещё и сегодня.
А в сумерках мы услышали у берега всплеск – тяжёлый, тяжелее щучьего. Так что - есть бобёр, без сомнений.
С нами был чужой ребёнок. Ребёнок захотел посмотреть бобра. И мы завели будильник на пять утра.

Никто не встаёт в пять утра на отдыхе. Но мы уговаривали себя, что делаем это ради ребёнка. Что ребёнок не должен думать, будто взрослые – скучные обманщики.
Вдоль берега мы крались, как Чингачгуки, обходя валежины и стараясь ласковей ступать на пересохшую хвою. Озеро предъявило нам бледный свет на воде и утиную чету. А на коряге у берега висел какой-то тёмный ком.
И я увидел, как этот ком зашевелился, подался вперёд, блеснул глазом на уток, вторгшихся в его заводь, занавешенную плавником, - и, плеснув, как давеча, широким хвостом, ушёл косо, тяжело под воду, под берег.
Ребёнок вроде бы увидеть бобра не успел. Почему же мне было так радостно?
Бобров я, что ли, раньше не видал?

Цивилизация делает мою жизнь легче. И пора бы: юность, знаете ли, позади, и складываться шалашиком над будущим костром уже непросто. И вставать по будильнику.
Но цивилизация безжалостно отнимает то первобытное чувство победителя, ту гордость за себя, которую испытываешь, добыв огонь. Отнимает зависть спутника, восхищение спутницы.
При помощи сухого спирта или, наоборот, жидкого парафина это может каждый. А бобров покажут по телику: и крупно, и подробно, и даже под водой.

Булат Окуджава гостил у друзей в Канаде. Ему позвонили из Вашингтона и пригласили прочесть свои стихи в библиотеке Конгресса США.
Для любого американского поэта это - сказочная честь. Для неамериканского – тем более.
Тем более для советского. Тем более в 1984 году.
“Спасибо, - ответил Булат. – Я не поеду. Мне так хорошо здесь - здесь так тихо и так много бобров...”

Вот что я вам скажу: бобра надо видеть пусть мельком, но на берегу, а не на экране.
Надо вставать в пять утра.
Надо думать, чем восхищать людей и себя.
Надо сопротивляться цивилизации.
Парафин пусть будет твёрдым и в свечке. А спирт – жидким. И – если сдюжите – в стакане.



(С. Брутман "Почерк ундервуда", 2008 г)
Черёмуха цветёт   |   Немецкая жара
Комментарии (3)
Евгений Поварёнков # 11 июня 2013 в 14:59
Как всегда.. уютно, как у разгорающегося очага в таёжной землянке!
Сергей Брутман и Компания # 11 июня 2013 в 15:40
Спасибо, Евгений. И за ассоциацию - тоже спасибо.
Алексей Че # 14 июня 2013 в 13:29
Прекрасно! Люблю подобный слог...!
 ()
Фотолюбитель Москва
 ()
Фотолюбитель Краснодар
 ()
Фотограф Звездный
 ()
Фотолюбитель Томск
 ()
. Ульяновск
 ()
Фотограф Омск
 ()
Фотолюбитель Усть-Кут
 ()
Фотолюбитель Москва
 ()
Фотолюбитель Хабаровск
 ()
Фотолюбитель Усть-Илимск
 ()
Фотограф Хабаровск
 ()
Фотограф Москва
 ()
Фотолюбитель Москва
 ()
Фотолюбитель Москва
 ()
Фотограф Хабаровск
 ()
Фотолюбитель Москва
 ()
Фотолюбитель Рыбинск
 ()
Фотограф Красноярск
 ()
Фотолюбитель Москва
 ()
Фотограф Хабаровск
 ()
Фотограф Хабаровск
 ()
Фотолюбитель Томск
 ()
Фотограф Хабаровск