Умер Березовский. Вспомнился текст из моей книжки 2006 года "Завет Жареного Поросёнка".

Богатство

Бывали и мы олигархами. Нечасто, но бывали.

Мы шлёпали по мягкому, податливому асфальту (отчаянные счастливчики – босиком, маменькины сынки – в растоптанных сандалетах), по перистым липовым теням на тротуаре, забегая друг перед другом, малоразговорчивые, важные, как капиталисты в Давосе. Одна рука – в свободном полёте, в весёлой отмашке, другая – небрежно - в кармане.
Та, что в кармане, мучилась и потела, но не покидала своего поста: она берегла бюджет долгого летнего дня, медный запас Родины. Она пугливо перебирала сокровища – россыпь копеечек и двушек, ей каждый раз казалось, что какая-то улизнула, забилась в шов, просочилась сквозь горячий сатин.

Куда приятней было, когда ту же сумму тебе выдавали крупными. Три копейки вели себя в кармане степенно, им можно было доверять. А уж если это был пятак – тяжёлый, тёртый, сбитый, на который солнце ложилось тусклым пятном… пиратский пиастр, дублон из корабельного трюма… В вечерних октябрятских молитвах мы просили судьбу, чтобы утром она послала не трёшку, а две, или пятак, но с копейкой, а если можно – если только можно, конечно, - не с копейкой, а с двушечкой, потому что тогда образуется ещё и сдача - мокрая, скользкая такая денюжка, которую кто-нибудь другой (но не ты, конечно) может обронить и даже не заметить…

Мы спешим, но по-особому – не спеша: чтобы растянуть удовольствие от экспедиции по разомлевшему тротуару, под липами, мелко каплющими вытопленным древесным соком, продлить наслаждение этой свободой и самостоятельностью. Нам надо пройти два квартала – до жёлтой бочки с квасом. Три копейки – маленькая кружка, шесть – большая.
Мы обещали переходить улицу правильно, посмотрев налево-направо, хотя… какое там движение - на смирных улицах 60-х… Но, чем ближе бочка, тем труднее сдержать шлёпанье своих пяток.

Напиться можно, конечно, и у колонки. Сверкающая струя, пахнущая крепко, арбузно, совершенно бесплатна – хватило бы сил сдвинуть вниз стальной рычаг, чтобы струя эта пала, раскололась о землю, раня голые колени острыми брызгами… Но колонка – это детская забава. То ли дело – купить себе немного прохлады.

У бочки, конечно, очередь. Но иногда бидоны и банки пропускают нас без спора. Возле бочек царит неписанное правило: тех, кто хочет унести прохладу не с собой, а в себе, пропускают через одного.
- Да куда тебе большая! – смеётся тетка, самодержица толстой рукояти крана. – Лопнешь же!
Бидоны и банки начинают совершенно серьёзно обсуждать – влезет ли в тебя большая кружка. И ты чувствуешь, что сейчас позорно разревёшься, но в это время рукоять уже мееедленно, туго начинает сдвигаться в сторону… И в обмен на горячие, потные монетки ты получаешь свою большую.
Трёкопеечная кружка, кстати, точно такая же – с толстым дном и скользкими гранями, но – маленькая…

Ты принимаешь её двумя руками – хрустальный кубок, скользкий, запотелый, полный пузырьков, тычущихся в стекло, тчоно рыбки в аквариуме… крытый неверной желтоватой пеной… пеной, оседающей слишком быстро: чтобы ты не вообразил, будто уже поднялся на высшую ступень самостоятельности – ту, где располагаются настоящие мужчины с такими же толстодонными кружками, по граням которых соскальзывают, опадают на перламутр солёной чешуи, на фальшивый мрамор стойки, на землю, клочья настоящей – пивной – пены, упрямо, как снег в марте, не умирающей под ногами…
Всему свой срок, сынок, всему – свой срок.

От первого же глотка ломит зубы и деревянеет челюсть.
Ты стоишь в сторонке, над тобой жужжат мухи и осы… тебе и правда хватило бы маленькой кружки – твоей жажде, но не самолюбию… ты чувствуешь, как индевеют переносица и лоб, и думаешь о сдаче, о той мокрой денюжке, которую тебе всё-таки послала судьба: сейчас ты опустишь опустевшую кружку на эмалированный поднос и в ближайшем магазине купишь коробок спичек… и всё ещё будешь богат весь этот долгий летний день… потому как что может быть лучше собственного коробка спичек… которым можно поджечь весь мир, запорошенный тополиным порохом…

Господи, я уже никогда не буду так богат, даже стань я олигархом Березовским.
Интересно, а Березовский помнит, что такое – большая за шесть копеек?