(с) ЛЯЛЯ КУЗНЕЦОВА

Чтобы понять, что такое фотографии Ляли Кузнецовой, нужно хоть раз увидеть, как она снимает. Это незабываемое зрелище. Она сгибает ноги в коленях и упирается ими в Земной Шар. Это мгновения ее торжества и величия, в эти минуты она Творец всего сущего, она создатель того мира, который возникнет потом в глубине черно-серо-белой фотобумаги.

Есть фотографы-невидимки или такие, которые, во всяком случае, хотели бы остаться невидимыми, чтобы зафиксировать реальность, так сказать в чистом виде, без искажения. Классический пример - Картье-Брессон. Есть фотографы, не умеющие снимать репортажно, чаще всего это режиссеры: "ты стой здесь, а ты там, и смотри на него!" Все зависит от таланта, и такая фотография имеет право на жизнь. Другое дело - сможет ли даже очень хороший режиссер придумать нечто такое, что было бы умнее или интереснее случающегося в реальной жизни. Мне всегда казалось, что сама жизнь гораздо богаче всех наших выдумок и придумок.

Но Ляля Кузнецова не такая, она не невидимка и не режиссер, скорее Демиург. Она каким-то чудесным образом создает ситуацию вокруг себя. Причем, если часто мы видим на снимках других фотографов реакцию человека на камеру (он замирает, старается выглядеть эффектнее и так далее), здесь все иначе - люди реагируют на самого фотографа - на Лялю, они во власти ее обаяния, исходящей от нее энергии. Конечно, такая съемка обходится очень нелегко, Кузнецова снимает не камерой - кожей, нервами, запасом своих жизненных сил. Собственно, на ее снимках перед нами предстает не чистая реальность, это, скорее, результат Контакта с фотографом Кузнецовой. И думаю, ее герои, даже не увидев потом самих фотографий, запомнят этот Контакт на всю жизнь.

Поэтому ее фотографии настолько неповторимы, поэтому они требуют так много энергии. Я всегда удивлялся, почему она не снимает каждый день, почему просто не пойдет погулять с аппаратом. И только потом понял, что это невозможно. Она готовит себя, копит силы, чего-то ждет. А тем временем жизнь идет, нужно готовить еду, зарабатывать деньги, печатать последнюю съемку, и прочее и прочее. Ляля ненавидит все это, обычная жизнь, жизнь без съемки, для нее просто болото, в котором ее преследуют постоянные неудачи и несчастья. Продираясь сквозь эту зловонную жижу в течение года, Ляля накапливает в себе энергию разрушения, чтобы потом на съемке, где-нибудь в далеком Узбекистане, по волшебству превратить ее в энергию созидания.

Совершенно непонятно, как эта маленькая женщина, не имеющая специального художественного образования или культурных корней в семье, как эта самоучка, до сих пор не уверенная в технике, как смогла она добиться таких невероятных успехов в фотографии. Какой необычайный талант нужен для того, чтобы одномоментно, сразу понять что-то самое важное, на что у других уходят годы.

Весь этот дымящийся клубок противоречий и составляет то, что мы любим и называем Лялей Кузнецовой. Далеко не все по-настоящему понимают ее фотографии, многие ей завидуют, но даже недоброжелатели склоняются перед ней и молча отходят в сторону.

Судьба настоящего фотографа - совсем не прямая линия. Бывают годы, когда на пленке возникают один за одним подлинные шедевры, а бывают и совершенно пустые, заполненные осмыслением, подготовкой, шедевров нет.

Из сотен тысяч негативов, снятых за всю жизнь, отбираются для печати сотни, а в истории фотоискусства остаются единицы. И это совершенно нормально, законы творчества едины для фотографа и писателя, поэта и художника. Оценка идет не по средней продукции, а по вершинам. Есть фотографы, в самом деле большие фотографы, не оставившие после себя истинно выдающихся фотографий. Их роль в другом: они искали новые пути, их творчество стало основой для учеников, которые потом их превзойдут. Есть фотографы, которые оставили после себя всего один шедевр, зато такой величины, что он обязательно будет висеть на самом почетном месте в будущем Музее фотографического искусства, который откроется в день тысячелетия фотографии. 150 лет, да разве это возраст для настоящего искусства. Фотография еще просто дитя в колыбели! К примеру, это "Священники в снегу" Вернера Бишофа, другой его известный снимок "Мальчик с дудочкой" гораздо проще, понятнее. Это символ, почти плакат. Именно он, как наиболее запоминающийся и известный широкой публике, стал как бы опознавательным знаком Бишофа. У Юджина Смита это дети, выходящие из тени в свет. А у Ляли Кузнецовой - мальчик с голубем.

Он не так прост, этот снимок, многие видят в нем только символ, и поэтому кадрируют его как угодно, не понимая, что эта фотография, как и несколько выдающихся лялиных работ из цыганской серии (назову хотя бы цыганку с детьми у колеса повозки), - в самом высшем смысле этого слова - фотокартина, то есть цельное, неделимое изображение, важное во всех своих деталях и отношениях.

Эти несколько фотографий необычайной красоты и есть то, ради чего живет и мучается в Казани маленькая женщина и большой фотограф Ляля Кузнецова.

К несчастью, цыганская тема так и осталась навсегда связана с именем Ляли. Люди говорят: "Кузнецова, это которая цыган снимает", или "естественно, она сама как цыганка", или, что еще хуже, "она борется за права цыган".

Конечно, ни за какие права Ляля не борется, кроме как за свои собственные, да и то, даже здесь, борьба идет с переменным успехом. Искусство или художественная фотография не есть средство борьбы против чего-то или за что-то.

Само собой разумеется, так говорят люди, плохо разбирающиеся в фотографии, но их большинство, Ляля и сама, наверное, поверила, что цыганская тема единственная и главная в ее жизни. Ведь та первая ее съемка в цыганском таборе принесла ей уверенность в себе, осознание себя как мастера, а впоследствии и мировую известность. Однако, с чем был связан этот самый большой успех в ее жизни, ее "звездный час", который она упорно стремится повторить во все последующие годы, - с ее собственным состоянием в тот момент, с необычайным, фантастическим везением (следует помнить: везет тому, кто это заслужил, то есть выстрадал) или с чем-то еще, кто знает. И дано ли нам знать такие вещи? Я глубоко убежден: шедевры фотографии рождаются на небесах, здесь мало только мастерства, или необыкновенного состояния-прозрения, или удачи. Необходимо все это вместе, а к этому еще что-то такое, чего, как раз, нам знать и не дано.

Можно ли дважды войти в ту же самую воду? Удастся ли найти вдохновение в том месте, где оно однажды тебя посетило? Не зная однозначного ответа на эти вопросы, я, все же больше склоняюсь к "нет", чем к "да". Так что постоянное Лялино вхождение в "воду" цыганской темы по-человечески мне понятно, но оптимизма не вызывает.

Но дело же не в этом, работы Кузнецовой совсем не этнография, не социология, это никак не научное исследование или документальное свидетельство. Хотя бы потому, что слишком много в них чувства, страсти, любви и ненависти. А это, как известно, противоречит объективности документа. И место этим работам отнюдь не в музее цыганской истории, а в музеях изобразительных искусств, где собраны лучшие творения человеческого духа.

Конечно же, в цыганской серии есть великие шедевры, которые я мог бы сравнить только с изумительной "Испанской деревней" Юджина Смита, но есть свои шедевры и в других сериях, к сожалению, недоступных широкому зрителю. Прежде всего я имею в виду портреты из женской серии, а также прекрасные фотографии маленького передвижного цирка. Есть и просто отдельные работы, не входящие ни в одну из серий.

Вообще говоря, тема в фотографии - это журналистика, а уж Кузнецову никак нельзя назвать фотожурналистом. Посмотрел бы я на того редактора, который дал бы ей задание и сидит и ждет, что она ему принесет. Ляля фотографирует только то, что глубоко волнует ее лично, то, что связано каким-то образом с ее внутренним "я", с ней самой. Здесь можно было бы поговорить о "женской фотографии", не будь такого количества мужчин, страдающих тем же "недостатком".

Бедный редактор, боюсь, ничего так и не дождется. И это не недостаток профессионализма (хотя именно это обстоятельство и мешает ей зарабатывать на жизнь в журнале или газете), это оборотная сторона Лялиного таланта. Да, она снимает только то, что захочет, ей нельзя давать заданий. Но зато - как она может это снять. И кто бы смог с ней сравниться.

Сама Ляля называет своим учителем Картье-Брессона. Когда-то в Казани сложился такой своеобразный фотоклуб - сообщество почитателей Брессона. Это действительно святое имя для нас, российских фотографов, очень многие фотографы нашего поколения могут разделить свою жизнь на два этапа: до Брессона и после Брессона. Но Ляля, пожалуй, единственная из фотографов так называемой казанской школы, кто воспринял уроки великого мастера настолько глубоко. В результате ее лучшие работы вполне можно экспонировать рядом с фотографиями Учителя. Думаю, ему не было бы стыдно за свою незнакомую ученицу...

Еще один известнейший фотограф, также прославившийся фотографиями цыган, - это Йозеф Куделка. Конечно, цыгане в России и Словакии - это не совсем одно и то же, однако в условиях тоталитарного государства, с его гнетом идеологии, цыгане символизируют, главным образом дух свободы, сопротивления всеобщей одинаковости, сохранения традиций своего народа. И все же идея - снимать цыган как символ настолько банальна, что сама по себе никак не могла принести успех ни Куделке, ни Кузнецовой. Весь вопрос - как снимать, от этого все и зависит.

Фотографии Куделки более конкретны, более документальны, в них больше подробностей быта, описания жизненной среды. "Вот так, в таком доме живет эта семья", "в таких условиях эта", "а вот еще одна на пороге своего дома." Фотографа интересует, где спят эти люди ночью, чем накрыта кровать, что стоит на столе и что висит на стене цыганской комнаты. Отсюда такое трагическое ощущение от всей книги Куделки. Убогая, нищая жизнь, жизнь без просвета, освобождение только в смерти (две фотографии, которые завершают книгу Gypsies).

В фотографиях Кузнецовой быта меньше, зато больше романтики, она снимает праздники, застолья. То есть жизнь столь же убога и страшна, но в этой жизни есть место освобождению от забот, есть минуты, когда герои Кузнецовой знают, для чего они живут - ведь они цыгане, они ни на кого не похожи, они знают какую-то тайну, которую мы, нецыгане, никогда не поймем.

Возможно, цыгане в России, с ее необъятными просторами, действительно другие - кочевники и конокрады, гадальщицы и попрошайки. А может быть, от русских у них эта охота к перемене мест, пренебрежение к быту, бесшабашность и удальство.

Еще одно принципиальное различие. Куделка часто помещает героев в центр кадра, его интересуют типажи, ситуация, подтекст происходящего. У него много симметричных композиций. Кузнецова в большинстве случаев строит кадр, собирая его по частям, по деталям. Ее интересует не только центр, не только сами герои, но и - что находится справа и слева от центра. То есть она берет кадр целиком. Кстати, словечко "взять" из ее лексикона - "это можно взять", говорит она, то есть сфотографировать. Она не позволяет себе "просто" сфотографировать что-то, ей необходима наполненность кадра, его пластическая энергия. Чаще всего Ляля уходит от симметрии, ее фотографии живые, более динамичные.

И это совсем не упрек Йозефу Куделке, просто особенность его видения в 60-е годы. Тем более, что вершины своей фотографической зрелости Куделка достиг через 20 лет после своей цыганской серии, в своей великолепной книге Exiles.

И наконец о том, что сближает Куделку и Кузнецову больше всего. Избранные их кадры, ради которых, собственно, и стоит жить фотографией, имеют больше общего, нежели различного. Есть много разных путей к вершине, однако, по мере приближения к ней пути эти все больше и больше сближаются, пока не сойдутся окончательно в одной точке. Но в случае, когда это не просто гора, а, скажем, Вершина Искусства, сама вершина становится недостижимой, а каждый шаг приближения к ней дается неимоверными усилиями, ценой всей жизни.

Если действительно верить в небесное происхождение фотографических шедевров, такое сближение становится понятным. В самом деле, кто-то из великих может сказать: "Да, я сделал этот кадр. Пришел, увидел, нажал на кнопку, а затем пошел проявлять пленку, бережно прижав аппарат к груди". Это нонсенс, что-то невероятное. Настоящий мастер работает на улице от восхода до заката, снимает ежедневно десятки пленок. Какой там один единственный щелчок затвора, из сотен, из тысяч кадров иногда удается выбрать два-три для печати, а иногда - нет, вот и вся тайна фотографии...

Я бы предложил такое объяснение. Фотография может быть подлинным искусством постольку, поскольку сама реальность спонтанно создает некие моменты истины и красоты. Роль фотографа - почувствовать такой момент, осмыслить его и выразить в фотоматериале. Но кто же Автор, откуда в обыденной жизни берутся Истина и Красота? И куда деваются потом? Этого я не знаю. Но одно совершенно ясно - уникальность фотографического искусства заключена в том, что это сотворчество художника и природы, это всегда игра для двоих.

Сказанное совсем не умаляет таких вещей, как мастерство фотографа, его талант, опыт, умение предвидеть ситуацию или же создавать ее. Просто, нравится нам это или нет, такова специфика искусства фотографии, иначе говоря, таковы правила этой великой Игры.

И уж тем более не умаляет величия маленькой Ляли Кузнецовой из Казани, которая всю жизнь в эту игру играет.